В стране, которая дважды распадалась по этническим границам, национальный вопрос — как веревка, о которой не говорят в доме повешенного. Но говорить все равно приходится. Пусть не на выборах, так хотя бы на высоких консилиумах, один из которых на минувшей неделе прошел в Ярославле с участием мировых светил.

Если не считать репрессивных формул вперемежку с призывами к толерантности, на всех подобных обсуждениях рефреном звучит только одна спасительная идея: культивировать общероссийскую гражданскую нацию в противовес этническому радикализму.

«Наша задача заключается в том, чтобы создать полноценную российскую нацию при сохранении идентичности всех народов, населяющих нашу страну», — заявил президент на президиуме Госсовета в Уфе, ссылаясь на советскую идею «новой исторической общности». В противном случае — это уже цитата с другого совещания — «судьба нашей страны очень печальна».

Гражданскую нацию у нас строят со времен Ельцина. Получается, что спустя двадцать лет после своего возникновения «новая Россия» по-прежнему существует как государство без нации со всеми вытекающими опасениями по поводу ее судьбы.

Здесь возникает определенный парадокс. Ставя задачу создания нации, государство, с одной стороны, признает себя не вполне состоявшимся, а с другой — примеривает на себя роль демиурга, способного творить миры. Совместить эти роли весьма непросто. «Но у других-то стран получилось», — возражает президент на уже упомянутом Госсовете в Уфе. «И мы должны это сделать».

Хрестоматийным примером нации, построенной сверху, считается Франция. Французская корона формировала французский народ (тот народ, который ее свергнет) из достаточно разнородного населения. Однако выполнить эту миссию она сумела именно потому, что имела точку опоры вне нации — в «божественном праве» королей. Интересно, есть ли у российской президентской династии подобный запас прочности? И еще: разве мы уже не проходили что-то подобное?

Русские сложились как нация, имея в качестве точки отсчета государственную власть. И на это потребовалось не двадцать лет, а несколько столетий. После столь бурной истории решимость начать «нацбилдинг» с чистого листа впечатляет. Но прежде чем с удвоенной силой взяться за строительство «новой исторической общности», давайте попробуем сравнить ее со «старой».

Оптимисты скажут, что выбирать между «русским» и «российским» совсем не обязательно. Ведь «идентичность всех народов, населяющих нашу страну», в ходе строительства новой нации обещано сохранить. Проблема лишь в том, что для русских частью идентичности является статус субъекта российской государственности. Вне этого статуса мы, возможно, сможем сохраниться как этнос, но не сможем реализоваться как современная нация.

В чем разница между тем и другим?

Английский исследователь Бенедикт Андерсон говорит, что современные нации созданы книгопечатным станком. Это довольно точно как метафора своего рода «промышленного» производства идентичности. Этническая общность достигает стадии нации тогда, когда располагает: а) развитыми механизмами тиражирования своей идентичности, в роли которых выступают прежде всего система массового образования и СМИ; б) самой идентичностью, закрепленной в форме высокой письменной культуры (включая развитый литературный язык, традицию в искусстве, корпус базовых текстов, формирующих самосознание, и т. д.).

Племя или народность могут воспроизводить себя «кустарным» образом — на уровне устной традиции и непосредственных контактов в семье, соседской общине. Нация — нет. Чтобы продолжать себя в поколениях, ей необходимы громоздкие (и дорогостоящие) социальные машины, действующие в основном под эгидой государства.

Применительно к нашему вопросу это значит, что если школа, СМИ, армия, государственный аппарат, массовое искусство вовсю штампуют «россиян», то это, конечно, совсем не значит, что они действ...