Фанаты «Спартака» с требованием наказать виновных в убийстве Егора Свиридова прошли в Москве от здания Головинской прокуратуры. 7 декабря 2010

Перекрытие Ленинградского проспекта спартаковскими фанатами хочется назвать самым возмутительным событием месяца, ну или если не обобщать — хорошо, лично меня крайне возмущает перекрытие Ленинградского проспекта спартаковскими фанатами. При этом важно уточнить, что именно возмущает. Сам факт перекрытия — нет, даже напротив, протестные акции вызывают уважение и восхищение, прямо пропорциональное их массовости и радикальности. Националистические лозунги? Тоже ничего чудовищного — статья 282 и прочий государственный антиэкстремизм во многом сами провоцируют рост экстремизма внизу; если бы в парламенте заседала умеренная националистическая партия, «России для русских» на улице было бы по крайней мере меньше. Так что и «Россия для русских» — не повод считать спартаковское шествие чем-то запредельным и недопустимым.

Может быть, все дело в людях? Футбольные фанаты — публика специфическая (кстати, говоря, что нападавший на меня был похож на футбольного фаната, я ровно это и имел в виду — физически крепкий неприятный тип славянской внешности, ничего больше), и когда они тысячами ходят по городу, перекрывая дороги, — это, конечно, неприятно. Но это тоже не аргумент; даже на Триумфальной 31-го числа неприятных людей на порядок больше, чем тех, кого хочется приветствовать доброй улыбкой. У нас, строго говоря, почти вся страна состоит из неприятных людей, так что какими бы неприятными ни были спартаковские фанаты на Ленинградке, их акция возмутительна совсем не поэтому.

Вячеслав Хаустов и собеседники

На самом деле перекрытие Ленинградского проспекта фанатами «Спартака» делает возмутительным, омерзительным и чудовищным прежде всего реакция властей. ОМОН, который, прибыв на место, уговаривал фанатов разойтись, — именно уговаривал, без дубинок и автозаков. Потом официальные лица жонглировали определениями «несанкционированное шествие», «акция» и т. п. «Мягко», «мягче», «мягко, как только возможно» и на следующей странице — «еще мягче», вот так реагировала власть на, очевидно, самую масштабную протестную акцию последних лет. Лидерам и членам фанатских группировок не стоит прятаться по явочным квартирам и заграницам, не стоит бояться ночных стуков в дверь и облав — вообще ничего не стоит бояться. Но и мягкость властей сама по себе, сферическая в вакууме, совсем не возмущала бы, если бы не было эпизодов, напрашивающихся на сравнение с аттракционом небывалого гуманизма на Ленинградке. Здесь стоит вспомнить и антифашистскую акцию в Химках в июле, и то же самое тридцать первое число, и драку антифашистов с ОМОНом 19 января — взаимоотношения силовых структур и граждан, выходящих на улицу протестовать, имеют достаточно богатую историю. Настолько богатую, что можно утверждать: у государства нет претензий только (и «только» — до обидного ключевое слово) к футбольным фанатам с их «Россией для русских». Обозначение «социально близкие» уже давно звучит не как «что-то из Солженицына», а как вполне актуальный политический термин; если это словосочетание вдруг всплывет в каких-нибудь официальных бумагах, никто, наверное, и не удивится.